О словообразовательной системе эсперанто
(Pri la vortosistemo de Esperanto)

Вначале я расскажу, когда и при каких обстоятельствах эта система была констатирована. Да, констатирована, а не создана, поскольку она была не выдумана, а выведена из самой практики использования языка.

1

В первом десятилетии XX века эсперантисты спокойно использовали свой язык в полном соответствии со знаменитыми шестнадцатью правилами и имели полную возможность и причину воодушевляться, например, «Гамлетом» в переводе Заменгофа или конгрессом в Булонь-сюр-Мер (1905 год), который многие назвали удивительной, новой Пятидесятницей. Но, увы — эту райскую идиллию, в полном соответствии с древними описаниями, разрушил дьявол. Не яблоком соблазнил он энтузиастов, а с тайным умыслом швырнул эсперантистам броское магическое словечко «обращаемость» (returnebleco), уверяя, что без этой волшебной ценности эсперанто будет неприемлемым с точки зрения логики. В роли дьявола выступила несвятая парочка Луи Кутюра и Луи Бофрон (Louis Couturat, Louis Beaufront, наст. фамилия Chevreux, Шевре).

Что же представляет собой эта самая обращаемость? Я не побоюсь разъяснить её смысл, тем более что после этого она потеряет свою магическую силу. Смысл обращаемости состоит в том, что смена и обратная замена окончания должна всегда приводить к появлению слова той же части речи и того же «смыслового наполнения». Вот примеры: в эсперанто существуют глаголы iri, ludi, paroli, смена их окончания на -o приведёт к образованию названия этого действия; однако при проведении этой же процедуры с глаголами adresi, sangi, marteli мы получаем не абстрактное название действия, а имя какой-то конкретной вещи: adreso, sango, martelo. С точки зрения логики обращаемости, глаголы adresi, sangi и marteli являются неправильными, их необходимо строить с помощью суффиксов: adresizar, sangifar, martelagar (окончание -ar в языке идо, созданном несвятой парочкой, является окончанием инфинитива). А уже от этих глаголов простой сменой окончания можно получить и название действия по этому глаголу: adresizo, sangifo, martelago.

Этот принцип был сформулирован Луи Кутюра, профессором логики и автором (вместе с Ло, L. Leau) объёмистой книги "Histoire de langue universelle" («История всемирного языка», 1903, 1907). Его соучастник Бофрон был ведущим грамматиком эсперанто и, до этого момента, решительным защитником языка Заменгофа; его называли «вторым отцом эсперанто». Два больших авторитета! И они хотели ещё больше: Кутюра создал делегацию для принятия международного языка и сумел подключить к ней 14 блестящих учёных, среди них и двух лингвистов: Отто Есперсена и Бодуэна де Куртенэ, кроме этого — очень крупного физико-химика Вильгельма Оствальда. Эта делегация (но, по сути, Кутюра и Бофрон) приняла эсперанто, но с некоторыми изменениями (словообразовательная система Кутюра, лексические нововведения Бофрона). Заменгоф, возмущённый предательством Бофрона, который должен был выступать защитником эсперанто, отказался принять предложенные поправки. Тогда Кутюра и Бофрон опубликовали новый язык под названием "Ido, linguo di la Delegitaro". Оствальд пожертвовал значительную часть своей Нобелевской премии на новое предприятие, и благодаря этому увидели свет многочисленные учебники, словари, рекламные брошюры и периодика (несколько более детально история возникновения идо изложена здесь).

Появление идо явилось большой опасностью для эсперанто. Многим импонировала научная логичность новой словообразовательной системы и знаменитые имена из Делегации, хотя все четыре лингвиста вскоре вышли из её состава, причём Есперсен и Пеано создали каждый по собственному языку, а два других вернулись к эсперанто. Но авторитет одного Оствальда был так велик, что многим казалось, что появился действительно научно обоснованный международный язык, на фоне которого эсперанто представлялся лишь примитивным язычишкой. Понятно поэтому, что около пятой части эсперантистов перешли к идо, некоторые газеты стали идистскими, как например "Belga sonorilo". Однако большинство эсперантистов остались верны эсперанто, представленному в Fundamento. Теофил Карт и его школа, сгруппировавшаяся вокруг журнала "Lingvo internacia", всячески старались поддерживать веру эсперантистов и противостоять идистским нововведениям, причём не безуспешно. Но даже верные эсперантисты чувствовали беспокойство: а есть ли у эсперанто научно сформулированная и оправданная система словообразования?

Это беспокойство длилось до 1910 года, когда Рене де Соссюр опубликовал своё сочинение «Логические основы словообразования в эсперанто». Соссюр обладал блестящим умом, был одним из самых авторитетных эсперантистов, редактором «Научного журнала». Кутюра всячески старался переманить его к идо, но Соссюр не поддался и уже в 1908 году остро критиковал систему Кутюра.

«Когда читаешь правила словообразования у господина Кутюра, — писал он, — на первый взгляд они кажутся совершенно ясными и простыми, однако если попробовать применить их на практике, сразу отмечается та сложность и неповоротливость, которую они навязывают языку. Совершенно обратное в эсперанто. Когда он только изучается, в нём легко находятся многие несообразности и тут же возникает желание что-то изменить; однако через 3-6 месяцев можно с удивлением обнаружить, что ваше мнение изменилось» .

Согласно некоторым опубликованным письмам, касающимся этого вопроса, можно заключить, что многие эсперантисты из числа последовавших за Делегацией, были просто начинающими, страдавшими тем, что называется манией реформаторства.

После появления труда Соссюра, оставаться эсперантистом стало намного легче. Тем более что после того, как денежная помощь Оствальда была исчерпана, идо-движение пришло в застой, и жизнь идо превратилась лишь в хлопотное прозябание.

2

Словообразовательная система эсперанто, согласно Соссюру, может быть объяснена следующим образом:

1) Эсперантское словообразование не имеет произвольных правил словопроизводства, а осуществляется простым сложением слов.

2) Понятие «слово» в первом правиле обладает более широким значением, чем обычно, так как все словоэлементы (корни-слова, корни-суффиксы, даже окончания) рассматриваются как самостоятельные слова. Это требует более детального объяснения.

2а) Корни слов в эсперанто не являются лишь безжизненными обрубками с каким-то общим, потенциальным значением, а имеют полную ценность как слова: их смысл, а также их грамматический характер заведомо определены. Например: aktor-, hejm-, martel-, arb-, arĝent- равнозначны aktoro, hejmo, martelo, arbo, arĝento, то есть содержат в самих себе свойства существительного, являются существительными, субстантивными корнями; bel-, bon-, kar-, grav- содержат в себе смысл качества, равнозначны bel(a), bon(a), kar(a), grav(a), то есть являются прилагательными, адъективными корнями; kur-, kuŝ-, skrib-, ag-, trov- являются глагольными по сути, равнозначны kur(i), kuŝ(i), skrib(i), ag(i), trov(i).

2b) Суффиксы являются лишь словозаместителями, более удобными для словосложения из-за своего начала с гласной. Они соединяются так же, как и слова: klubano = klub-membro, laŭdinda = laŭd-merita, legema = leg-inklina, purigi = pur-fari.

2c) Так же и окончания, будучи самостоятельными словами, имеют самостоятельное значение: -o — то, что есть, существует, -a — качественный или относящийся; -i — действовать или находиться. Но мы видели, что корни уже содержат в самих себе один из этих трёх основных признаков, поэтому применять с ними соответствующее окончание в словообразовательных целях излишне. Действительно, в aktoro, bela, kuri окончания выражают то же самое, что уже выражено корнем, так что с точки зрения словообразования они являются излишними, по Соссюру — плеоназмными (pleonasmaj), а ещё лучше сказать — редундантными (redundancaj). Редунданс — это многоразовая констатация того же самого; он не является ошибкой, он даже может существовать как грамматическое требование. Например, в "Tiuj kvin grandaj domoj estas belaj" множественное число отмечается 5 раз — посредством kvin, tiuj, grandaj, domoj, belaj. Во французском языке констатация этого даже шестикратная — так как и estas имеет множественное число (sont). В венгерском языке та же самая фраза является безредундантной: "Az az öt nagy ház szép". Согласно Джону Уэллсу (по книге «Lingvistikaj aspektoj de Esperanto»), достаточно редундантный строй эсперанто является одним из факторов его успеха — чем более многократно подчёркиваются те или иные лингвистические детали, тем надёжнее система передачи информации.

Однако редундантными они являются только с точки зрения словообразования, так как в прочих отношениях они не бесполезны. Это наиболее очевидно с глагольными окончаниями, которые обозначают инфинитив (-i) или времена и наклонения (-as, -is, -us и т.д.). Так же и -o с -a имеют определённую функцию: они являются показателем именительного падежа и служат связующими гласными перед показателями -j и -n.

3. Если же окончания употребляются с корнями иного характера, нежели смысл самих окончаний, то тогда уж они несут настоящую словообразовательную функцию как суффиксы субстантивизирующие, адъективизирующие или вербализирующие (производящие существительное, прилагательное, глагол). Это так называемое словообразование посредством окончаний, являющееся самой простой разновидностью словопроизводства.

Поскольку существует 3 основных разновидности корней и три главных окончания, то из них можно образовать 9 комбинаций. Нижеприведённые примеры подобраны таким образом, что первая буква слова показывает принадлежность его корня к той или иной части речи; последняя буква слова — это его окончание. Например, Oleo — субстантивный (существительный) корень с o-окончанием. Вот комбинации:

Среди этих слов в тех из них, где начальная и конечная буквы совпадают (Oleo, Avara, Iri), окончания являются редундантными в словообразовательном отношении — в этом случае речь идёт об одноэлементных словах (разумеется, что это правило об идентичности начальных и конечных гласных действительно только у вышеприведённых, специально подобранных слов). В прочих словах окончания имеют определённую функцию — придают своё значение стоящему впереди корню; эти значения мы определили выше (под пунктом 2c). В этом случае слова являются разноэлементными.

4) Одноэлементные слова можно трансформировать в другие части речи простой заменой окончаний. С разноэлементными словами это невозможно. Например, если из разноэлементного слова homa я хочу произвести название качества «homa» (т.е. слово «человечность»), я не могу этого сделать посредством "homo", так как таким образом я получаю название существа, а не качества. Что же делать?

4a) Дополните фразу: "Lia konduto estis bruta, min tute konsternis lia brut-?". Каким должно быть последнее слово, чтобы выразить название качества "bruta"? Конечно, вы угадаете — bruteco. Проанализируем это "eco". Оно содержит в себе -a, выражающее качество, и -o, выражающее название. Bruteco, следовательно, можно проанализировать как brut-a-o. То есть eco = a-o. Отсюда правило: чтобы из слова с существительным корнем и окончанием -a, выражающим качество, воспроизвести название этого качества, необходимо поменять -a на -eco.

4b) Другая фраза: "Ne martelu plu, min nervozigas via martel-?". Конечно, вы скажете последнее слово — martelado. Название действия marteli, следовательно, выражается через -ado. То есть, в -ado совмещаются окончание -i, выражающее действие, и окончание -o, выражающее название. Martel-i-o = martel-ado. Значит, ado = i-o. Отсюда правило: для того, чтобы из слова с существительным корнем и глагольным окончанием -i получить слово, означающее название этого глагольного действия, необходимо поменять окончание -i на -ado.

3

До сих пор мы изучили, что корни в эсперанто являются полновесными словами с определённым грамматическим характером, то есть уже сами по себе являются существительными, прилагательными и глагольными. Добавим, что существуют также наречные корни (nepr-, tuj, preskaŭ и т.п.), но их можно распределить между вышеупомянутыми группами.

Окончания, если их категория идентична с категорией корня (например, martelo, bela, kuri), не несут словообразовательной нагрузки. Если, в свою очередь, корень и окончание не идентичны по своей категории, то окончание работает как суффикс (martel-i, bel-o, kur-a). Такая смена нефункционального окончания на окончание с суффиксальной функцией является самым простым способом словообразования в эсперанто.

Однако, прежде чем детально заняться заменой окончаний, мы должны отдельно разобрать 4 так называемых "категориальных суффикса». Два из них нам уже знакомы — это eco = a-o = kvalita-o и ado = i-o =agi-o. Третий — это aĵo, чей смысл «чьё-то конкретное проявление», а четвёртый — ulo ("чьё-то персональное, индивидуальное проявление»).

Чтобы рассмотреть принципы смены окончаний мы должны определить их собственный смысл.

Окончание -o. Согласно словарю Fundamento, окончание -o означает принадлежность к имени существительному. Уже из этого определения следует, что оно не обладает словообразовательной функцией при корнях, которые сами по себе являются существительными.

У прилагательных корней оно означает, что смысл прилагательного, к которому оно прикрепляется, не характеризует какое-то существительное как его эпитет, а рассматривается сам по себе, абсолютно. Окончание -o в этом случае образует название соответствующего качества, представляя его как понятие. Вот, например, абстрактные смыслы прилагательных bela, alta, sprita: "la kulto de la Belo", "kapturna alto", "sprito povas vundi". Создавать такие понятия — это первичная функция окончания -o после прилагательных корней.

Такие понятия-названия, теоретически, могут использоваться и тогда, когда соответствующее понятие приписывают кому-то или чему-то словно его свойство, качество: "min ravis ŝia belo", "la alto de la turo","la sprito de Voltaire". Однако в этом случае по традиции более привычно прибавлять суффикс -ec-: "ŝia beleco", "la alteco de la turo", "la spriteco de Voltaire".

Гораздо менее используемы понятия-названия (прилагательный корень с окончанием -o) для обозначения конкретного, воспринимаемого проявления соответствующего качества: "la beloj de la regiono", "rampi sur alton", "aŭdi spriton"; подобные формы допустимы максимум как поэтическая вольность. В этих случая применяется категориальный суффикс aĵ: "la belaĵoj de la regiono", "ni rampis sur la altaĵon","mi aŭdis spritaĵojn".

И уж только с совсем большой смелостью можно представить, что это понятие-название обозначает лицо, индивидуума. У Заменгофа ведь всё же можно встретить: "Mia karo, mia belo estis brava juna dano", и у Грабовского: "Mia kar'". Однако такое использование совсем не имитировалось, даже как поэтическая вольность. В таких случаях обязателен категориальный суффикс -ul-: "belulo", "altulo", "spritulo", "karulo". Суффикс -ul- не может опускаться даже перед суффиксом -in-: "belino", "karino", "spritino" являются ошибочными, и такие формы едва ли встретишь, кроме как лишь у плохих поэтов (правильно — "belulino", "karulino", "spritulino"). Только лишь "virgino" иногда встречается наряду с "virgulino", возможно, под влиянием английского virgin и французского virginité.

Вероятно, небезынтересным будет отметить, что в этом пункте залегает одно из наиболее ярких разночтений между эсперанто и идо. По правилам идо прилагательные корни с окончанием -o обозначают именно лицо, индивидуума и ничего больше, то есть belo, fidelo, severo имеют смысл "belulo", "fidelulo", "severulo".

Соссюр остро критиковал это и демонстрировал неопровержимую произвольность этого правила. Оно проистекает из неверно истолкованного факта, что во многих языках отдельно стоящие прилагательные означают персону, особенно во множественном числе. Так же и в эсперанто говорится: "kelkaj opinias, ke...", "multaj ĉeestis", "amikiĝu kun bonaj, evitu malbonajn".

Однако данное правило идо действительно в эсперанто только для причастий. "Amanto" и "amato" собственно должны были бы быть "amantulo" и "amatulo", поскольку "amanta" и "amata" являются прилагательными. Но это отсутствие-ul- никогда не приведёт к затруднению, так как "amanto", "skribanto" не могут пониматься как абстрактные понятия и всегда обозначают именно лицо, персону. От случая к случаю ещё встречаются ошибочные формы "instruitulo", "konatulo" вместо "instruito", "konato", однако подобные построения с -ul- всё больше и больше устаревают. Наоборот, если причастная форма обозначает не индивидуума, а что-то конкретное, это помечается суффиксом -aĵ- — "okazintaĵo".

Итак, можно сказать, что прилагательный корень с окончанием существительного может обозначать:

1. Понятие, абстракцию: "la belo" (это первичная функция окончания -o в этом случае).

2. Конкретную вещь, но предпочтительно с -aĵ-: "belaĵoj".

3. Чьё-то качество, но предпочтительно с -ec-: "ŝia beleco".

4. Персону, но единственно правильно — с -ul-: "belulo", "belulino".

У глагольных корней окончание -o обозначает в первую очередь название действия, выражаемого корнем: konstruo = ago konstrui. Однако, поскольку ему можно присвоить также значение «то, что есть, существует», оно может выражать также конкретное или абстрактное проявление соответствующего действия. Наиболее очевидно это у глаголов, описывающих духовный мир человека, у которых действие и результат или действие и понятие почти идентичны: penso, sento, scio, revo, amo, ŝato, kolero и т.д. У таких глаголов, если требуется подчеркнуть продолжительность действия, используется суффикс -ad-: pensado, sentado, revado. Однако и у других глаголов форма с окончанием -o может приобретать смысл чего-то конкретного, вещественного, если помогает контекст: sigeli la skribon, li perdis sian tutan havon, lin riĉigis granda heredo, bone funkcianta organizo, но обычно такие реалии уточняются суффиксом -aĵ-: skribaĵo, havaĵo, heredaĵo, organizaĵo.

Можно сказать, что простая форма с окончанием -o может рассматриваться как форма с собирательным значением, тогда как точные формы создаются с помощью -aĵ- или -ad-. Значит:

4

Окончание -a означает «прилагательность», следовательно, у прилагательных корней оно редундантно, бесполезно в словообразовательном отношении.

У существительных корней эта «прилагательность» может иметь два значения. Во-первых, обозначать какое-то качество, а во-вторых, обозначать какое-то отношение или принадлежность характеризуемого лица или вещи.

1. Качественное (-kvalita). В этом смысле можно различить следующие тонкости:

1a. Обладающий всеми качествами кого-то или чего-то, другими словами, идентичный с кем-то или чем-то: vidva viro (= viro, kiu estas vidvo), nobela persono, kverka arbo, kotona planto. Родственным этому смыслу является случай, когда прилагательное обозначает материал: ora ĉeno, marmora statuo, kotona ŝtofo.

1b. Имеющий немного чего-либо: ŝtona monto, kupra minejo, kotona drapo. Этот смысл может уточняться посредством -hava (ŝtonhava, kuprohava); если желательно выделить значительное количество чего-либо, можно сказать ŝtonriĉa, kuproriĉa, multkotona, ŝtonplena; возможно использование неофициального суффикса -oz-: ŝtonoza vojo.

1c. Имеющий какое-то из качеств кого-то или чего-то, другими словами, схожий с кем-то или чем-то: olea fluidaĵo, kupra ruĝo, velura voĉo. Этот смысл может быть уточнён посредством -aspekta, -ŝajna, -simila: oleosimila; можно использовать неофициальный суффикс -esk-: vitreska okulo.

2. Относящийся, принадлежащий (-rilata, -apartena). В этом случае смысл очевиден: reĝa palaco = reĝ-apartena palaco, muzika noto = muzik-rilata noto, socia problemo = socio-rilata problemo, kotona industrio = industrio de kotono. Можно также использовать словосложение вместо подобных описательных форм: reĝ-palaco, muziknoto, koton-industrio.

Вероятно, некоторым читателям будет интересно узнать, что и тут между эсперанто и идо имеется значительная разница. Как видно, окончание -a в эсперанто обладает значительной эластичностью (ёмкостью) и может передавать несколько разных значений (но в то же время в эсперанто есть средства для уточнения смысла, если это необходимо). В идо же для различных смыслов является обязательным употребление того или иного суффикса. Например, для выражения отношения к чему-либо обязателен суффикс -al- (dorsala — «спинной», т.е. «относящийся к спине»; в эсперанто хватило бы просто dorsa; впрочем, в эсперанто этот суффикс тоже часто встречается в роли псевдосуффикса — части тех слов, которые эсперанто заимствовал целиком, как например universala, normala; этот же суффикс звучит и в русском языке — музыкальный, нормальный). Для обозначения смысла «имеющий что-либо» в идо должен использоваться суффикс -oz-: danjeroza, glorioza (тогда как в эсперанто используются «облегчённые» danĝera и glora). Как видно, система идо более детальна, но взамен более громоздка и сложна для применения. Как показывает практика, далеко не всегда имеется необходимость подчёркивать те или иные оттенки смысла, поэтому и "менее логичная» (с точки зрения идистов) система эсперанто вполне справляется с предъявляемыми ей требованиями.

После глагольных корней окончание -a всегда сначала субстантивизирует (обращает в форму существительного) глагольный корень, а потом связывается смыслом с этим существительным. Skriba = skribo-a. Поэтому и здесь, как и при существительных корнях, окончание -a может иметь два значения: «качественный" и «относящийся», «принадлежащий». Например: nutra (nutro-a) имеет смысл "nutrokvalita" в nutra manĝaĵo и смысл "nutro-rilata" в nutra problemo. Таким же образом мы находим два значения в murda piko (murdo-kvalita) и murda intenco (murdo-rilata); fluga insekto (flugo-kvalita) и fluga distanco (flugo-rilata); luma globo (lumo-kvalita) и luma radio (lumo-rilata); gvida stelo (gvido-kvalita) и gvida kapablo (gvido-rilata).

В глагольных формах, наделённых окончанием существительного, содержатся и одинаково действительны как активный, так и пассивный залог глагола: в skribo de infano "skribo" является активным по смыслу (ребёнок пишет), в skribo de letero "skribo" является пассивным (письмо пишется). Поскольку адъективизация глагольного корня проходит всегда через его предварительную субстантивизацию (skriba = skribo-a), то и прилагательные, образуемые от глагольных корней, могут объединять в себе активный и пассивный смысл. Так можно истолковать нижеприведённые, так называемые «гибридные» формы: ekscita sceno (= ekscitanta) и ekscita animo (= ekscitita), fiksa najlo (= fiksanta) и fiksa salajro (= fiksita), ĉagrena okazaĵo (= ĉagrenanta) и ĉagrena koro (= ĉagrenita), konfuza informo (= konfuzanta) и konfuza vizaĝo (= konfuzita). У Заменгофа часто можно встретить форму bezona (bezonata). Эти формы можно трактовать как формы с собирательным значением; использовать их вместо полных (приведённых в скобках) форм рекомендуется только тогда, когда контекст не даёт повода для сомнений относительно их смысла.

5

Окончание -i после глагольных корней не несёт словообразовательной нагрузки.

После существительных корней значение образующегося глагола зависит от значения самого существительного корня.

a) Если последний означает индивидуума, профессию, лицо, то смыслом будет «выступать кем...», «служить как...»: regi, estri, majstri, tajlori, agenti, profeti, gasti, danci, cezari, despoti.

b) Если субстантивный корень означает инструмент или часть тела, то смыслом будет "действовать посредством...": marteli, brosi, peniki, skruĝi, trumpeti, violoni, genui, korni, beki (если речь идёт о частях тела, то смысл подобных слов не всегда ясен, поэтому предпочтительнее подбирать более ясные слова — что означают, например, ŝultri, mani?).

c) Если он означает нечто, волей-неволей применяемое для чего-либо, то смыслом будет «снабжать чем-либо»: gudri, feri, ori, stani, sali, seli, festi, digi, fundamenti, adresi, veneni, trui (слова типа ori, feri, ciri, aeri порой употребляются с каким-либо суффиксом: origi, orizi, ferizi, cirumi, aerumi, aerplenigi; это можно объяснить тем, что глагол типа ori можно истолковать и как «быть золотым», о чём смотри ниже).

ĉ) Иногда смысл может быть приблизительно "производить что-то»: signi, fumi, radii, flami, ondi, nesti; в других же случаях смысл очевиден, но трудно определяем каким-либо правилом: pendoli, reguli, publiki, kongresi, sangi, nesti (жить в гнезде).

После прилагательных корней роль и даже вообще допустимость глагольного окончания долго и остро обсуждалась. De Hoog даже написал отдельную брошюру с названием "La senpera verbigo de adjektivoj". Поэтому мы займёмся этим вопросом поподробнее.

После прилагательных корней окончание -i используется уже у Заменгофа: у него есть kuraĝi, sani, malsani, avari, malsati, fieri, egali, sufiĉi, pravi, malpravi, favori, utili (первые три даже в Fundamenta Ekzercaro!). У Грабовского появились: sobri, prudenti, juni, preti, modesti, forti (apenaŭ mi fortas por diri), alii ol. У других: indi, muti, laci, beli, nigri, vasti, verdi, ruĝi, blanki и даже aŭdebli, videbli (Rotkviĉ), rimarkindi, komprenebli, konsiderindi (Degenkamp), oportuni (Faulhaber). Особенно нидерландец Degenkamp любил использовать такие формы, тогда как другой нидерландец, Isbrucker, бывший президент Академии эсперанто, строго осуждал их. Другой академик, Downes, даже называл их языковыми преступлениями.

Причину учащения таких непосредственных переводов прилагательных корней в глагольные формы Эдмон Прива (Edmon Privat, в книге "Esprimo de sentoj en E-o") видел просто в «стремлении выбирать по возможности наиболее удачное выражение, всегда наименее привычную форму». Следовательно, «причина использования таких форм — прежде всего редкость формы и из-за этого — её яркость, броскость». Ну, это, конечно, точно во многих случаях [Здесь в оригинале Калочай «хохмит» — использует глаголизированный корень "ĝusta", помещая его в кавычки — Nu, ĉi tio certe "ĝustas" en multaj okazoj]: поиск новых слов может побуждать к созданию таких слов, как, например, netolereblas или malpermesendas. Но Privat сам заостряет внимание на разнице между la maro bluas и la maro estas blua; la kampoj verdas и la kampoj estas verdaj. И эту разницу чувствуют все те, кто уже привычен к приведённым выше глаголам от прилагательных корней. Возможно, поэтому не излишне исследовать этот вопрос детальней, как сделал это De Hoog в своей брошюре.

Прежде всего подтвердим его утверждение: «Этот феномен более сложен, чем кажется на первый взгляд». Несомненно, что некоторые формы подобного типа (simili, utili, rapidi) приняты и вполне нормальны, тогда как другие (смотри несколько примеров из вышеприведённых) непривычны, более-менее экстраординарны, если не экстравагантны. Как же их рассудить? Кроме того, причина их использования не всегда проистекает лишь из стремления к броскости; особенно в поэзии ими стремятся просто сэкономить слог или найти рифму. Что же делать — рассматривать ли их как более-менее приемлемые поэтические вольности или требовать для них гражданства и в повседневной прозе?

Можно сказать, что теоретически такая форма правильна. Согласно 11-ому правилу Фундаментальной грамматики, «глагольное окончание рассматривается и как самостоятельное слово» ("la verbfinaĵo estas rigardata ankaŭ kiel memstara vorto"). И, поскольку сложение прилагательного с глаголом (например, igi pura = purigi) является безупречным, то так же и сложение прилагательного с глагольным окончанием несомненно является правильным, если результат обладает смыслом.

То, что национальные языки не используют подобные формы, является слабым аргументом, поскольку, во-первых, эсперанто может иметь свои собственные законы, а во-вторых, национальные языки в этом отношении не едины. Немец и француз могут «молчать» (silenti — schweigen, se taire), тогда как англичанин может только лишь быть тихим (esti silenta — to be silent). Во французском, немецком и венгерском можно сказать «зеленеть» (verdi — grünen, verdir или verdoyer, zöldellni), тогда как в английском только "быть зелёным» (esti verda — to be green, to be verdant). Для sufiĉa английский, французский и немецкий имеют глагольные формы (to suffice; suffire; genügen), а венгерский — нет. Ещё большее несоответствие можно обнаружить, исследуя многие языки, особенно неевропейские.

Изучая разные прилагательные, мы увидим, что они, на что обращал внимание уже De Hoog в своём сочинении, не являются однотипными. Он выделяет, например, соотносительные прилагательные, которые происходят от субстантивных корней, и при своей вербиализации уже ведут себя не как прилагательные, а как существительные с глагольным окончанием, например, virtuoza — virtuozi.

Мы попробуем расклассифицировать прилагательные с точки зрения их способности к вербиализации. Вот пример трёх вербиализированных прилагательных: utili, kvieti, beli. Первое из них, utili, сходно с глаголом действия, такими, как helpi, ripari, второе — с глаголом состояния, например, ripozi; а третье, напротив, является в какой-то степени уникальным, и ему едва ли можно найти глагол-аналог. И, конечно, именно последнее мы воспримем как наименее привычное и применимое.

Исследуя прилагательные в этом отношении, можно распределить их в следующие группы.

a) Прилагательные «касающиеся действия» или «вызывающие действие" (ago-koncernaj aŭ ag-elvokaj) содержат в себе значение какого-то особого действия или его разновидности. Например, наречие от laŭta содержит в себе смысл различных разновидностей "soni" (например, soni, paroli, brui); в этом случае его глагольная форма может выражать этот звук вместе с его громкостью: laŭte soni = laŭti. Сходные вербиализованные прилагательные (в скобках приводится подразумеваемый глагол): aktivi (agi -e), atenti (aŭskulti, rigardi -e), avidi (deziri -e), ĉarmi (efiki -e), diligenti, fervori (labori -e), kulpi (agi -e), lami (iri -e), prudenti (pensi -e), rapidi (agi -e), sagaci, saĝi (pensi -e), soleni (festi -e). Смысл глагольной формы и прилагательного не всегда полностью одинаков: прилагательная форма выражает вообще постоянную склонность или свойство, тогда как глагол описывает её случайное проявление. Например: "li estas avida" означает врождённое свойство, тогда как "li avidis" — случайное побуждение, поведение в какой-то конкретной ситуации.

b) Прилагательные, касающиеся поведения (konduto-koncernaj), в своей глагольной форме представляют это поведение в действии. Так что afabli = konduti afable. Таковы: avari, boni-malboni, bravi, ĉasti-malĉasti, fideli, fieri, firmi, frenezi, furiozi, ĝentili, humili, indiferenti, intimi, justi, krudi, krueli, modesti, muti, naivi, nobli, obstini, pacienci, rigidi, ruzi, seriozi, severi, sinceri, surdi, vanti. И здесь может существовать сходная разница между прилагательной и глагольной формой, как и у глаголов из группы (a): li estas obstina (изначально, от рождения), li obstinas (в этом деле); li estas surda (из-за повреждённого слуха), li surdas al la petoj; li estas vanta (по характеру); li vantas pri sia sukceso.

c) Прилагательные состояния (la adjektivoj de stato), такие как ebrii, feliĉi, gaji, kvieti, laci, preti, sani-malsani, sati-malsati, sobri, trankvili-maltrankvili, уже не представляют столь яркой разницы между формами -i и esti -a. Смысл прилагательных и глагольных форм, в принципе, одинаков, однако у некоторых из них узус привнёс некоторое различие в деталях. Например, говорят: "li ebrias de ĝojo", "li estas ebria de drinko"; malsati более означает обязательное или умышленное воздержание от пищи, тогда как esti malsata — простую ситуативную пустоту желудка.

ĉ) Атрибутивные прилагательные (la adjektivoj de atribuo) означают не какое-то собственное, абсолютное свойство определяемого объекта, а какую-то различительную черту, приписанную ему на основании оценки, рассмотрения, внешних обстоятельств. Например: egali имеет смысл только в сравнении с чем-то другим; так же и grava с negrava — всё смотря от обстоятельств. В глагольных формах эти прилагательные анализируются только с помощью прилагательного стороннего элемента (esti -a).Таковы: egali, fremdi, gravi, ĝusti, identi, kari, konformi, nepri, pravi-nepravi, propri, sami-malsami, simili, sufiĉi, validi, vani. Между такими и прилагательными (esti egala) формами нет ни малейшего отличия.

d) Прилагательные с функцией вспомогательного глагола (adjektivoj de helpverba priskribo) очень похожи на только что описанные: таков же их анализ; аналогично и отсутствие разницы между глагольной формой и формой "прилагательное + estas". Мы поместили их в отдельную группу, из-за того, что они чаще используются с инфинитивом и потому являются родственными так называемым модальным глаголам (povi, devi, voli). К этой группе относятся следующие глаголы, образованные от прилагательных: ebli (pasiva povi), emi, inklini (voli, preferi), indi (valori), kapabli (povi), necesi (pasiva bezoni), endi (pasiva devi). Сюда же можно отнести и глагол kuraĝi ("li kuraĝas veti"), когда он используется с инфинитивом; если же он означает качество, то он анализируется как "li estas kuraĝa". Так же и глаголы vani и sufiĉi могут быть отнесены сюда: таким образом, границы между группами (d) и (ĉ) являются неявными и неустойчивыми.

e) Прилагательные качества живых существ (adjektivoj de estaĵ-kvalito) описывают сущностные, объективные качества или внешность живых существ; подобные прилагательные являются констатациями и, как таковые, не выражаются посредством глагола. Примеры: agrabla, akra, alta, antikva, bela, densa, dika, dolĉa, ebena, glata, granda, juna-maljuna, kripla, pala, plata, varma-malvarma и цветовые прилагательные: blanka, flava, griza, nigra, ruĝa и так далее. Их глагольные формы при объективных констатациях фактически не используются: Ĉi tiu gusto estas agrabla. La tabulo estas nigra. Ŝia vesto estas blua. Однако не всегда констатация является столь объективной. При эмфазировании (выделении) подобная непосредственная вербиализация таких прилагательных может производить особый эффект, придать высказыванию динамики: Kiom agrablis tiu gusto sur mia lango! Rigardu, io nigras en la angulo! Blindige brile blankis la neĝo. La ĉielo bluis al li kiel belega promeso. Post eliro el la flankstrato subite antaŭ ni grandegis la katedralo. Однако, как справедливо предупреждал De Hoog, этой стилистической возможностью не стоит злоупотреблять, так как тогда она войдёт в обычай и потеряет свою особенность.

В итоге можно сказать, что непосредственная вербиализация прилагательных корней правильна и базируется также и на заменгофских, даже фундаментальных примерах. Однако, просто заменять прилагательные формы глагольными можно не в каждом случае, так как две формы не всегда имеют одинаковое значение и необходимо обращать внимание на тонкие оттенки, описанные выше. Прилагательные из группы "e" лучше не вербиализировать без повода; оставим это для специальных эффектов. Не наполняйте свои тексты такими формами и особенно не прельщайтесь длинными вербиализованными прилагательными, содержащими суффиксы (например, konsiderindas, neantaŭvideblas и т.п.), так как это воздействует неестественно, отталкивающе. Однако это не относится к тем формам, с которыми вербиализация придаёт новые оттенки значения по сравнению с формой estas -a. И также в случае с цветовыми прилагательными можно рискнуть непосредственной вербиализацией, когда речь не идёт о простой объективной констатации, а о выражении более-менее наполненном чувством, восприятием.

А если уж совсем упростить вопрос, то употреблять вербиализованные прилагательные можно, но необходимо помнить, что форма estas -a несёт оттенок объективной констатации и/или естественного свойства; тогда как вербиализованная форма больше говорит о нашей субъективной оценке качеств предмета и/или о каком-то «случайном» свойстве, в целом не всегда присущем данному объекту.

6

Теперь давайте рассмотрим, как в своё время приняли словообразовательную систему Соссюра. Она была опубликована в Международном Научном Журнале (в августе 1910 года), чьим редактором был сам Соссюр. Статью он подписал псевдонимом Antido (Anti-Ido).

Вскоре после этого он представил систему Академии эсперанто для рассмотрения и приёма. Президент Академии, Эмиль Буарак, доложил о ней академикам, прося их высказать своё мнение. Его доклад и мнения академиков можно прочитать в Oficiala Gazeto Esperantista (25.IV.1911).

Я приведу здесь сущность этого доклада. По сути, это краткое изложение того, что я уже детально разъяснил, однако, по-моему, немного повторения не повредит.

Итак, вот его доклад о предложении Antido: логические основы словообразования в эсперанто:

Академия должна решить, считает ли она достойными принятия и рекомендации следующие пункты:

1. Словообразование в эсперанто основывается на логическом и непосредственном построении каждого слова, а не на так называемых "правилах», которые бы стесняли нормальное функционирование языка и привносили бы затрудняющие моменты, особенно в разговорном языке.

2. Многие авторы злоупотребляют суффиксами, но, с другой стороны, является неточным экономить на суффиксах, необходимых для понимания. Потому Академия рекомендует следовать следующим двум принципам:

a) Принцип необходимости. В структуру слова необходимо вводить все корни, суффиксы, префиксы и окончания, необходимые для полного выражения идеи, представляемой словом.

b) Принцип достаточности. Необходимо по возможности избегать повторения одной и той же идеи в одном и том же слове, и нельзя вводить в слова сторонние идеи, не содержащиеся в идее, подлежащей выражению.

3. Словокорни имеют грамматический характер (субстантивный, адъективный или глагольный), обозначенный в Универсальном Словаре.

4. Окончания несут не только грамматическую роль, но также и определённый смысл: окончание -o содержит общий смысл «сущность», эта сущность может быть живым существом, а может быть сущностью абстрактной или материальной; окончание -a содержит общий смысл качества, отношения или принадлежности; окончание -i содержит общий смысл действия или состояния.

5. Чтобы сопоставлять окончания, суффиксы и словокорни, необходимо распределить суффиксы и словокорни в те же классы, что и окончания:

a. Суффиксы субстантивные, содержащие идею личности: -ul- (общий), -an-, -estr-, -id-, -in-, -ist- (специальные).

b. Суффиксы субстантивные с идеей сущности материальной или абстрактной: -aĵ- (общий), -ar-, -ej-, -il-, -ing-, -uj- (специальные).

c. Суффиксы прилагательные со смыслом качества или разновидности: -ec- (общий), -aĉ-, -ebl-, -eg-, -em-, -et-, -ind- (специальные).

ĉ. Глагольные суффиксы с идеей действия или состояния: -ad- (общий), -ig-, -iĝ- (специальные).

6. Согласно вышеприведенной классификации, Академия признаёт, что определение суффиксом -ad- смысла деятельности является первичным по отношению к смыслу продолжительности.

Таков текст, который предстояло обсудить Академии.

Академия эсперанто в то время была более представительной, чем сейчас; она была словно начальством над более многочисленным Языковым Комитетом. Кроме президента, Эмиля Буарака, она состояла из 12 членов.

Один из них, Kabe, не ответил, якобы из-за болезни, однако, вероятно, он уже тогда был склонен покинуть эсперанто-движение. За официальное принятие системы выразились главным образом Грабовский, Lengyel, Mybs и Nylen. Особенно Грабовский хвалил систему, согласно которой можно было использовать короткие формы libero, fiero, dankemo вместо тогдашних libereco, fiereco, dankemeco. Однако, он добавлял, что необходимо относиться с вниманием к уже употребляемым формам и учитывать также языковую аналогию, мощный фактор в каждом живущем языке. В целом одобрили систему: Карт, Евстифеев, Inglada и Villanueva, однако они нашли необходимым исследовать вопрос специальной комиссией, так как в нём имеется несколько деталей, не полностью разъяснённых. На Wackrill система произвела хорошее впечатление, но он боялся, что в будущем люди не удовлетворятся тем, что сейчас кажется столь красивым, поэтому Академия не должна рекомендовать систему, но могла бы обратить на неё внимание эсперантистов как на важное и интересное сочинение. После этого и Nylen добавил к своему одобрению оговорку, что никто не имеет права официализировать систему, так как тогда она приобрела бы законную силу, а в эсперанто единственным законом является и должен являться лишь Fundamento.

Два академика были против системы.

Ellis обращал внимание на то, что в Универсальном Словаре характер корней не всегда единообразно трактуется всеми языками словаря: принятие теории, следовательно, если в целом и достойно одобрения, то всё равно должно быть отложено до полного исследования и официального исправления Универсального Словаря.

Moch в сущности не одобрил теорию: он уверял, что окончание -i не может непосредственно образовывать глаголы, так как такой глагол не будет иметь чётко определённого смысла. (В скобках: это мнение явно противоречит языковой практике, так как уже в то время часто встречались непосредственно образованные глаголы, такие как marteli, kroni, sproni, fluti, estri, suflori, ĉarlatani и т.д., кроме того, эта теория была идентичной с измышлениями сторонников идо, в частности, Кутюра. Фактически, через некоторое время Moch перешёл к идо).

Президент Эмиль Буарак сказал, что он чувствует затруднительным судить о представленных принципах, поскольку он сам пробовал их вывести и они, по сути, заключаются в введении к его Полному словарю эсперанто. Там он подразумевает, что эсперантские корни и аффиксы разделяются на существительные, прилагательные, глагольные и наречные; что также и окончания имеют не только грамматическое или формальное значение, но и действительный материальный смысл, то есть, они эквивалентны суффиксам. Он поэтому может лишь порадоваться, что Соссюр вывел целую систему. Однако, после возражений Ellis и Wackrill он не осмеливается сказать, что эти принципы имеют аксиоматическую очевидность, кроме того, в некоторых пунктах он не согласен с Antido, особенно о роли и смысле суффикса -ec-, который прежде всего порождает существительные. Потому он согласен с тем, чтобы Академия избрала специальную комиссию для исследования этой теории.

Академия так и решила.

7

Пока комиссия долго и тщательно исследует проект, давайте рассмотрим и другие мнения, в первую очередь, мнение самого Заменгофа.

Соссюр послал своё сочинение "La construction logique des mots en Espèranto" Заменгофу. Ответ Заменгофа он поместил в Международном научном журнале (1910 год, №82). Вот его текст:

"Сочинение Ваше прочитал с большим интересом; я нахожу его прекрасным. По моему мнению, было бы очень полезно, если бы Вы издали его и на эсперанто, чтобы каждый эсперантист, особенно писатели, внимательно бы его прочитали и постарались усвоить те принципы, которые Вы так хорошо исследовали и разъяснили. Я не сомневаюсь, что Академия очень охотно даст Вашему предложению своё одобрение. Ваше сочинение может служить хорошей моделью действительно важных и полезных академических работ».

Некоторые, среди них Bailey, рассматривали это одобрение, как похвалу, продиктованную лишь вежливостью. Но они, конечно, не читали письма внимательно. Оно говорило о принципах, которые Соссюр исследовал и разъяснил, а не о принципах, которые Соссюр установил априорно. Заменгоф признал в этих принципах свои собственные. Это доказуемо фактами. В длинном письме к Теофилу Карту Заменгоф писал (смотри Originala Verkaro, стр. 539):

"Для stuk (как и для stamp) я хотел дать глагольное значение».

Итак, по Заменгофу, корни stuk и stamp являются глагольными. Между прочим, это письмо датировано 24-м февраля 1907 года (то есть за три года до выступления Соссюра).

Ещё более ранние доказательства соответствия принципов Соссюра воззрениям Заменгофа можно найти в самом Fundamento. В его Универсальном словаре, в случае, если перевод на национальный язык не показывает ясно грамматический характер корня, Заменгоф обозначал его в скобках, напр.: bor = bore (verb), flar = smell (verb), pres = print (verb), nobel = noble (subst.), nobl = noble (adj.). Так что система, разъяснённая Соссюром, не только соответствует Заменгофу, но и фундаментальна.

Комиссия работала долго и неторопливо. В то время появилось множество брошюр и книг, частично за, частично против системы.

Эмиль Буарак, как уже было сказано, описал словообразование согласно принципам Соссюра в предисловии к своему Полному словарю эсперанто (1909). Leon Fauvart-Bastoul, который со своей женой Marcell помогал Буараку в его словарных работах, рассмотрел систему словообразования в отдельной брошюре (1914) согласно принципам Буарака-Соссюра. Paul Fruictier, который первым сделал попытку создания Полной грамматики эсперанто, принял те же самые принципы в своей книге "La Esperanta Vortfarado" (1914).

Два автора были против системы.

Первым был H.F.H. Hoveler, под псевдонимом Ĉefeĉ, известный благодаря т.н. ключам Чефеча, состоящим из мини-словаря и мини-грамматики, весящих несколько грамм. Они появились почти на всех языках. Мыслью Чефеча было то, что можно писать письмо на эсперанто кому угодно: если прилагается ключ для языка адресата, то тот сможет расшифровать текст с его помощью. Ĉefeĉ был очень активен: основывал группы в разных странах, учредил Ĉekbanko Esperantista (Эсперантистский чековый банк), был вице-президентом BEA (Bulgara E-Asocio), членом Академии эсперанто с 1912 года. И в это дело он бросился с присущей ему жаждой деятельности: в 1911-12 он издал три брошюры против системы Соссюра. Другой оппонент, д-р Panel, так же, видимо, скрылся под псевдонимом. О нём известно лишь то, что его "Studo pri la vortfarado de E-to" вышла в 1913 году в Руане.

Комиссия Академии работала вяло и медленно. Даже в 1913 году она ещё не могла договориться о системе, однако она выделила принцип необходимости и достаточности и отдельно официализовала его ("Oficiala Gazeto", 1913, май). Однако, не в оригинальной форме: вторая часть была изменена по предложению Чефеча следующим образом:

Принцип необходимости:

Если идея, выраженная таким образом, уже хорошо и недвусмысленно понимаема из контекста без каких-либо использованных суффиксов, то эти суффиксы могут быть изъяты как бесполезные и ненужные.

Соссюр ответил на решение Академии и двум своим оппонентам — Чефечу и Panel — своей книжечкой "La vortteorio de E-to" (1914).

Там он показал, что в модифицированном тексте выражение "из контекста» является не достойным одобрения, поскольку оно допускает также и ошибочные формы (напр. "li puris la veston", "la prelego komencis"). Взамен он выдвинул тезис, что слова, кроме своего жёсткого смысла (senco rigida), могут иметь также и широкий, податливый смысл (senco elasta), благодаря смысловой гибкости окончаний; только такой широкий смысл может уточняться контекстом (в моей оценке словообразования посредством окончаний я использовал вместо "rigida" — "preciza" (точный), а вместо "elasta" — термин "resuma" (общий)).

Опровергнуть Чефеча нетрудно. Его неподготовленность к этому спору доказывает тот факт, что сначала он вообще отрицал всякое деление корней на категории, а во второй книге уже разделял их на конкретные и абстрактные. Его невнимательное чтение доказывают его слова: "bel и bon не могут быть охарактеризованы как прилагательные, так как каждый корень может употребляться прилагательно." Следовательно, он не воспринял, что, согласно системе Соссюра, корень не должен обязательно быть прилагательным, чтобы употребляться в роли прилагательного. Вот примеры: в "krajona skribo" и "skriba informo" окончание –a образует прилагательные из существительного корня krajon и глагольного корня skrib. Чефеч не признал (а возможно и просто не знал) фундаментального правила, что в эсперанто окончания могут рассматриваться, как самостоятельные слова. В конце концов, если бы он хотел разделить корни всего на две категории, он мог бы разработать соответствующую систему, чего он не сделал. Но, по-моему, он даже не смог бы этого сделать, так как трём основным окончаниям (-o, -a, -i) очевидно должны соответствовать именно три основных корневых категории.

Panel'а опровергнуть ещё легче: несколько раз он опровергает сам себя, демонстрируя удивительную дезориентированность. Вот его цитата: "Antido превращает окончания в суффиксы. По-моему, Fundamento этого не говорит». Но мы-то знаем, что Fundamento открыто и явно говорит именно это (11-е правило), поэтому, понятно, Соссюр ничего не допускает, а просто процитировал фундаментальное правило. Не смешно ли? Аргументировать посредством Fundamento и не знать фундаментальной грамматики из 16-ти правил! В ином месте Panel говорит: "Суффикс -ec- почти никогда не опускается, эсперантисты используют его даже тогда, когда это не является необходимым. Однако мало-помалу они становятся всё менее и менее боязливыми и упрощают слова, выбрасывая этот суффикс: kapablo, trankvilo, fiero." Бедный даже не видел, что это одобряемое им упрощение в точности соответствует системе Соссюра!

Последовала Первая Мировая война. Соссюр ещё раз изложил свою систему в книге "La vortstrukturo de E-to" (1916). Но Академия молчала. Ответ пришёл лишь в 1922-ом году от Евгена Вюстера (Eugen Wüster).

8

Однако, прежде чем представить исследования Вюстера, кажется необходимым окончательно оправдать соссюровскую систему корневых групп.

Обойдя стороной теоретические тонкости, я буду аргументировать лишь примерами. Ниже приводятся глагольные пары, обозначающие два действия с более-менее сходным содержанием, а после них — названия инструментов, которыми выполняются соответствующие действия.

Как видно, с окончанием -o каждый первый корень из пары обозначает инструмент, однако каждый второй нуждается для этого в существительном суффиксе -il-, поскольку с голым окончанием -o он обозначает действие (pafo, kolorigo, frapo и т.д.). С другой стороны, названия действий из первых корней необходимо выражать с помощью суффикса -ad- (kanonado, bremsado и т.д.).

Поскольку разница в значениях между корнями обнаруживается при одном и том же окончании -o, её причина должна находиться не в окончании, а в самих корнях: первые корни вмещают в себе значение инструмента (существительные), а вторые — значение действия (глагольные). Добавлю, что, за исключением fajfilo и sakfajfilo, все музыкальные инструменты, всего более 30-ти, являются по содержанию корня существительными (например, violono, liuto, citro, hobojo), и название действия, выполняемого посредством их, необходимо выражать через суффикс -ad- (violonado, trumpetado и т.д.).

Все эти примеры показывают, что образовывать глаголы от существительных корней, обозначающих инструмент, по типу broso — brosi, в эсперанто можно не реже, чем образовывать инструмент из глагольного корня по типу kombi — kombilo.

Далее приводятся глагольные пары с более-менее сходным смыслом, означающим «выполнять какую-либо функцию, заниматься чем-либо», а рядом — названия исполнителей этих функций.

Как видно, каждое первое слово, принимая окончание -o, обозначает человека, живое существо, тогда как каждое второе приобретает подобное значение только с помощью -ant- или -ist-; без них, с простым окончанием -oони означают название действия (prelego, flustro и т.д.). С другой стороны, у первых корней название действия необходимо выражать посредством суффикса -ad- (ĉarlatanado, suflorado и т.д.). Как объяснить это иначе, если не тем, что в первых корнях содержится смысл «живого существа» (то есть они являются существительными корнями), а во вторых — смысл «действия» (корни являются глагольными)?

И вот наконец пары прилагательных, означающих какое-то качество, а рядом — название носителей соответствующих качеств.

Очевидно, что первые прилагательные, сменяя окончание -a на -o означают живое существо (barbaro, heroo, filozofo и т.д.), являются существительными по корню. А вторые прилагательные содержат прилагательные корни, так как с простым окончанием -o они означают качество (kruelo, saĝo, kuraĝo и т.д.).

Таким образом, существительно-корневые слова являются заметно отличающимися от прилагательно- и глагольно-корневых слов; вероятно, дальнейшие примеры не нужны.

Возникает вопрос: как возможно, что эта система, столь очевидная и пока что ничем другим не заменённая, время от времени подвергается атакам. Пытаясь найти причины этого, кроме ошибочного понимания системы (Ĉefeĉ, Panel), можно указать следующие мотивы:

Во-первых, формы с -ad- и -ec- могут использоваться соответственно с глагольными и прилагательными корнями (legado, konstruado, ĝentileco, lerteco и т.д.) даже там, где простая форма с окончанием -o (lego, konstruo, ĝentilo, lerto) могла бы использоваться по принципу необходимости и достаточности. Подобные формы можно объяснить сохранением традиции; с другой стороны языковая практика породила различие между качеством, как чем-то абстрактным (belo, forto, varmo) и качеством, как чьей-то характеристикой (чьи-то beleco, forteco, varmeco). Кстати, формы без -ec- и -ad- встречаются в языке всё чаще; например, -ec- после -em- (parolemeco, laboremeco вместо parolemo, laboremo) является уже архаичным.

Во-вторых, система осуждается за свою сложность. Однако это не является приемлемым аргументом, поскольку речь идёт не о выборе, а о констатации системы. Дидактика должна подстраиваться под истину, а не наоборот.

В-третьих, отмечается, что некоторые корни являются двухарактерными: pik (= bori и карточный символ), firm (твёрдый и предприятие; впрочем, вместо слова firmo в значении «фирма» уже много чаще используется слово firmao), korekta (форма, выведение которой из глагола korekti неосуществимо). В этих немногих случаях речь идёт просто об омонимии.

В-четвёртых, отмечают (Setälä), что языковая практика поменяла характер некоторых корней в отличие от представленного в Fundamento (flor, plant). Это, однако, не отвергает системы, даже в самом тексте возражения содержится признание корневых категорий.

В-пятых, отмечается, что существуют корни, которые можно отнести в разные категории (Gill), а, следовательно, должно предположить, что вообще нет необходимости придавать им какой-нибудь характер (Григорьев). Действительно, есть такие корни (например: implik, solen, impuls, tumult), которые с почти одинаковой точностью могут быть отнесены к любой из двух категорий и на счёт которых в этом отношении даже члены академии имеют разные точки зрения. В отношении этих исключений, по-моему, стоит отнести их хотя бы к какой-нибудь из двух возможных категорий, чтобы исключить третью.

В-шестых, можно возразить, что в составных словах характер корня, похоже, часто меняется. Например, в varmgrado (grado de varmo) прилагательно-характерный корень varm ведёт себя как существительное. Объяснением этому является то, что внутри составных слов действуют определённые взаимные влияния одних корней на другие, что можно описать соответствующими правилами. Эти взаимовлияния могут придавать корню чуждый его собственным свойствам характер, «прибавляя» к нему так называемое «скрытое окончание» (varm-o-grado). Эта возможность взаимовлияния является одним из самых интересных и полезных свойств эсперантского словообразования, придавая ему исключительную гибкость. Однако этот вопрос является объектом отдельного рассмотрения.

9

Евген Вюстер, как мы уже упоминали, в своих статьях ("Esperanto Triumfonta", 1921, 1922) подверг глубокому рассмотрению эсперантское словообразование и полностью принял соссюровское разделение корней по характеру. Он также опубликовал "Esperanta radikaro", констатируя, что характер некоторых корней приобрёл при использовании языка новые свойства, в отличие от фундаментального словаря. Он констатировал: «Тот принцип, что каждый словоэлемент в эсперанто имеет определённый грамматический характер, так же как и в национальных языках, не является официальным. Однако в действительности он царит в словообразовании, без него словоэлементы не имели бы фиксированного значения, принцип достаточности стал бы бессмысленным».

В своей книге "Konturoj de lingvonormigo en la tekniko" (Будапешт, 1936) Вюстер снова занялся этой темой, отмечая:

"Эсперанто способен к неограниченному словообразованию — и в этом отношении несравненно превосходит национальные языки — когда речь идёт о производных из корней и суффиксов. Однако, когда необходимо образовать производное из слов с неплеоназмными (нередундантными, нелишними) окончаниями, эсперанто отчасти менее способен к словообразованию, чем национальные языки. Однако, этот недостаток не слишком важен. Он может быть легко устранён введением суффиксов, которые бы при словообразовании занимали место окончаний (возможно, -al- для -a; -ir- для -i, -on- для -o); вместо lok-a-igi тогда бы говорили lok-al-igi."

Возможно, небезынтересным будет немного детальнее заняться критикой Вюстера, тем более, что это может послужить упражнением в эсперантологии.

Итак, Вюстер обращает внимание на отсутствие трёх суффиксов, которые заменяли бы три неплеоназмных окончания, когда они выпадают при словообразовании. Во-первых, нет суффикса, который заменял бы окончание -o, так как для этого не годится ни -ec-, ни -aĵo; например belo (как нечто абстрактное) — это и не beleco (качество), и не belaĵo (конкретное проявление качества); varmo (физическое понятие) — это и не varmeco, и не varmaĵo. Во-вторых, нет суффикса для замещения окончания -a; например: ŝtatigi означает igi ŝtato, нет слова для выражения igi ŝtata. В-третьих, -ad- не годится для замещения -i, так как -ad- несёт смысл повторяемости. Martelado поэтому означает биение молотом, нет слова для обозначения одиночного удара. По предложениям Вюстера, говорилось бы: varmona grado (т.е. «степень теплоты», так как varma grado означает ведь «тёплая степень»!), ŝtataligo (для выражения смысла igi ŝtata, в то время как для igi ŝtato нужно было бы говорить просто ŝtatigi, так как ŝtato является существительным по характеру корня), marteliro, martelirigi.

В моей рецензии в Literatura Mondo, 40 лет назад, я назвал выкладки Вюстера прозорливыми, но его предложения — совершенно безнадёжными. Не только потому, что -on- и -ir- уже выполняют иную функцию в эсперанто, но, главным образом потому, что эсперанто является уже созревшим, цельным языком. Он, хоть и обладая возможностью перенимать новые слова, никак не может принять такие основополагающие изменения, как те, что предложил Вюстер. Фактически, эти предложения остались совершенно не рассмотренными.

Язык — странный инструмент: иногда он предпочитает менее простые решения более простым. Это видно на примере предлогов ekde, disde, fare de, которые победили, тогда как простые ab и par канули в безызвестность.

А сейчас давайте посмотрим, как решить проблемы, открытые Вюстером.

1. Во-первых, когда нам необходим парный элемент для неплеоназмного окончания, выпадающего при словообразовании? Можно назвать два таких случая:

1.1. Если желательно сохранить значение окончания -o, выпадающего перед -igi- и -iĝi-. Об этом мы поговорим под пунктом 3.

1.2. Если желательно адъективизировать существительное с несуществительным корнем, например, сказать grado de varmo, vidpunkto de belo, ведь varma grado, bela vidpunkto очевидно не имеют желаемого значения. Ну, для этого существует целых три возможности:

1.2.1. Использовать словосложение вместо определения: varm-grado, bel-vidpunkto, acid-radiko. Следует подчеркнуть, что во всех подобных словах анализ производится именно через субстантивизацию предыдущего корня, анализировать эти пары как varma grado, bela vidpunkto и acida radiko является неправильным!

1.2.2. Использовать суффикс -al- по предложению Вюстера: varmala grado, movala energio, acidala radiko. Этот суффикс, таким образом действует субстантивизирующе на словоэлемент, стоящий перед ним. Однако это решение не имеет много шансов, так как напоминает систему словообразования в идо, на которую у многих эсперантистов аллергия. Однако, можно подумывать и о необязательном, как в идо, использовании этого суффикса, а лишь о его нечастом применении в случае действительной необходимости (особенно в научной терминологии).

1.2.3. Использовать греко-латинский термин в тех случаях, когда какое-либо понятие в эсперанто выражает слово с несуществительным корнем. Таких случаев, впрочем, немного: termika motoro (вместо varm-o-a), estetika vidpunkto (вместо bel-o-a), kineta energio (вместо mov-o-a). Как видно, речь идёт главным образом о словах технических, имеющих и то преимущество, что специалистам они ближе, чем оригинальные «пуританские» формы. Иногда даже существительнокорневое слово стремятся заменить подобным термином, так как его (термина) прилагательное производное передаёт больше смысл качества, чем смысл отношения, принадлежности: energetika krizo (вместо energia). Так же и cirkloj longitudaj или latitudaj кажутся более привлекательными, чем longonaj или larĝalaj (и уж никак не подошло бы сюда cirkloj longaj (longo-aj) и larĝaj).

2. Во-вторых, вопрос — когда необходим суффикс (дублирующий, парный элемент) для замены при словообразовании неплеоназмного окончания -a? Когда несуществительнокорневое, особенно прилагательнокорневое слово (longo, varmo, belo, acido) нужно развить с помощью окончания отношения -a. Об этом мы уже говорили под пунктом 1.2.

3. В-третьих, возникает проблема, как компенсировать выпадающее окончание -i при словообразовательном развитии неглагольных корней.

3.1. Потребность в этом возникает, во-первых, когда хотят образовать фактитив (побудительный залог) существительнокорневых глаголов, например, marteli, brosi, vipi. Ведь форма martel-ig-i означает, казалось бы, igi martelo (так как martel является существительным корнем). Однако, если следовать логике, оказывается, что такие слова могут быть только лишь фактитивными глаголами. Ведь речь идёт об инструментах, и инструментами что-то делается: igi martelo и igi martela никогда не будут иметь смысла. Igi per martelo не может быть чем-то иным, чем marteli. В других случаях может сгодиться суффикс -um-: butonumigi, akvumigi. Прочие возможности: использование -ad-: vipadigi, najladigi; использование причастного суффикса: kronatigi sin; вставка технического суффикса -iz-: kuprizigi. Здесь мы можем заняться также вопросом, как заменять другие окончания перед -ig- и -iĝ-. Ну, самой полезной является договорённость, что -ig- и -iĝ-, когда они не являются суффиксами фактитива или среднего залога, означают всегда igi и iĝi -a, так как -a может вмещать также и отношение к существительному. Этим мы достигаем гибкости, которую имеет неплеоназмное окончание -a. Конечно, никто не усомнится, что в ŝtatigi nomadan popolon речь идёт об igi ŝtato,тогда как при ŝtatigi lernejojn — об igi ŝtataj.

3.2. Выражать единичное действие существительнокорневыми глаголами приходится лишь очень редко. Тогда можно помочь словосложением вместо суффикса -ad-. Например: martelbato, brostiro, peniktuŝo. Если действие само по себе является продолжительным (то есть нельзя иметь в виду какое-то одиночное действие), то спокойно используется -ad-: serpado, agentado, balzamado.

Как видим, система Соссюра выдержала все испытания. Так же посчитала и Академия эсперанто, когда в конце концов, в 1967 году она официализировала систему. По этому поводу состоялось 3 голосования и едва ли нашлись протестующие или воздержавшиеся. В одном из трёх голосований выразили своё согласие и лингвисты Академии: Ariste, Атанасов, Бокарёв, Collinson, Regulo Perez, Vilborg, Waringhien.

Академия сейчас готовит так называемый "Baza radikaro de Esperanto"; в нём характер корней уже будет обозначен согласно нынешнему словоиспользованию; о каждой смене Академия решала голосованием.

Перевод Павла Можаева по тексту издания:
K. Kalocsay. "Dek Prelegoj", Hungara Esperanta Asocio, Budapest, 1985.

---

Назад к содержанию